Лапочкина Л.В.,
к. э. н., доцент кафедры экономики и менеджмента
Северного (Арктического) федерального университета
им. М.В. Ломоносова, филиал в г. Северодвинске
Архангельской области, Институт судостроения
и морской арктической техники (Севмашвтуз)
Практически не существует страны, которая на протяжении последних двух-трёх десятков лет не изменяла бы свою промышленную политику. Новый стиль формирования политики имеет явное отличие от иерархически организованных дистрибутивных моделей, которые доминировали в послевоенный период. Он отличается от основанного на невмешательстве подхода, который появился в 80-е годы прошлого столетия. Новый стиль формирования политики характеризуется значительной ролью локальных организаций, строгой ориентацией на улучшение местного конкурентного преимущества, направленностью на местные системы производства.
Более того, во многих случаях он вовлекает в тесное сотрудничество игроков из разных областей. Это региональные политики, национальные и европейские политики, агенты по бизнес-поддержке, обучающий персонал, консультанты, учёные. В результате создание и внедрение региональной политики стало частью сложной системы управления с упором на консультации, коллективную работу, партнёрство и согласование.
Исторически сложились как минимум три базовые концепции, трактующие роль государства в современном обществе, применительно к экономической сфере его жизнедеятельности: консьюмеристская, неолиберальная и социально-регулятивная (неомарксистская).
Согласно консьюмеристской трактовке главная задача современного государства заключается в предоставлении гражданам услуг, которые не могут быть эффективно организованы на рыночных принципах. Неолиберальная трактовка роли государства стала особенно распространённой в начале 1980-х гг., когда появилось множество работ, критически оценивающих экономическую деятельность государства как неоправданно скованную политическими мотивациями и потому неэффективную. В частности, подверглась критике обусловленность государственных заказов, подрядов и инвестиций заинтересованностью находящихся у власти партий и политических деятелей в сохранении статус-кво или укреплении своих позиций.
В соответствии с неомарксистской трактовкой государство является прежде всего регулятором социальных конфликтов и распределителем общественных благ. Поэтому оптимизация размещения государственных служб, предоставляющих социальные услуги, и их приближение к местам, где в них существует наибольшая потребность, является важным средством ослабления напряжённости в обществе.
В развитых странах мира во второй половине XX – начале XXI в. так или иначе чередуются периоды усиления рыночного конкурентного механизма и государственного регулирования экономики.
К середине XX в. сторонники рыночных отношений во многом утратили влияние на процесс выработки концептуальных основ экономической политики государства.
Их сменили идеологи активного государственного вмешательства в экономику, прежде всего кейнсианцы. Несмотря на традиционно устойчивую приверженность ценностям либерализма и демократии, большая часть населения экономически развитых стран разделяла в то время многие положения теории и практики социально ответственного государства (государства всеобщего благоденствия). Активное участие государства в экономической жизни трактовалось большинством экономистов как необходимый элемент общественного развития, чему немало способствовала весьма успешная работа государственных предприятий в различных отраслях экономики Европы – от транспорта (Великобритания) и автомобильной промышленности (Германия, Италия) до рекламы и масс-медиа (Франция).
В области региональной промышленной политики в последние десятилетия формирование знания и его передача стали играть важную роль (knowledge management).
Это позволяет использовать «накопленный потенциал знаний для формирования интеллектуального ядра и структуры промышленности, которые будут адекватны технологической, отраслевой и институциональной структурам развитых стран – важного условия конкурентоспособности продукции на отечественном и мировом рынках» [16].
За последние два десятилетия суть политики регионального промышленного развития и роль знания в ней радикально изменились. Благодаря «внешнему, инструктирующему» показателю знание заняло центральную позицию в политике регионального промышленного развития. Оказывается, что знание определяет все стороны процесса формирования политики. Задачи политики формулируются через призму улучшения «базы знаний» экономики, формирование способности региона производить знание (вводить инновации) и абсорбировать знание (учиться), чтобы улучшить коммерческие возможности региона [1; 2; 5]. Ожидается, что при развитии такого знания ориентированные политики, более того, региональные организации (ассоциации регионального развития, отделения региональных правительств, бизнес-поддержка и тренинговые агентства) сами будут инновационными и обучающими. Вместо того чтобы просто представить тех, кто внедряет централизованные принципы политики, региональные организации всё чаще начинают применять свои собственные инициативы, искать собственные источники финансирования и участвовать в новых институционных конфигурациях. Региональные организации, таким образом, могут разработать собственные механизмы внедрения экономической политики.
Основные тенденции, которые сопровождали этот процесс:
1) общий сдвиг в региональной промышленной политике от иерархически-организованного подхода, главным образом связанного с перераспределением и физическими инвестициями, на подход «снизу-вверх» с приоритетом предложений формирования и передачи технологии, с опорой на создание «культуры предприятия» через бизнес-поддержку;
2) сдвиг от предоставления субсидий через централизованные механизмы и единовременные субсидии для местных организаций на программы и проекты, для которых требуется финансирование конкурентных предложений;
3) изменения в институциональной среде, в которой региональные организации приобрели больше независимости от центрального правительства, полагаются больше на партнёрство с другими локальными организациями, на партнёрство с родственными организациями в других регионах и международных организациях (таких, как Европейская Комиссия);
4) возрастающая роль специализированного производства знания и центров передачи знаний (университеты и консультанты) в создании региональных экономических исследований, стратегий и оценок. Эти организации важны для межрегиональной и международной передачи знания и практик регионального развития;
5) изменения в географической среде регионального развития вследствие процессов межнациональной интеграции (особенно в Европе) и региональной деградации; Европейский Союз играет важную роль в структурировании среды для регионального процесса формирования экономической политики, в создании новых источников финансирования.
Изменилась и организационная база. Не только региональные власти стали меньше зависеть от центрального правительства. Немало неправительственных организаций сегодня осуществляют большой вклад в проектирование, внедрение и даже финансирование региональных инициатив. Политическая среда, таким образом, стала менее иерархичной, она включает коммуникационные и сетевые структуры.
Одним из механизмов построения промышленной политики является кластерный поход, дающий возможность произвести структурные преобразования экономики, повысить региональную конкурентоспособность.
В последние десятилетия кластеры стали популярной концепцией в научном исследовании, процессе формирования политики и развитии бизнес-поддержки. Термин «кластер» предложил Майкл Портер для обозначения межотраслевых связей в конкурентоспособности национальных (и региональных) экономик. С начала 90-х годов прошлого века этот термин ассоциируется с новым взглядом на инновации [7], на ориентированные на сети подходы к экономическому развитию [14], на территориальное развитие [9]. Термин «кластер» фигурирует в экономическом дискурсе по-разному:
1) как концепция для создания новых стратегий регионального экономического развития, основанного на анализе деятельности отрасли и создания региональной сети [10]. Концепция кластера применяется на уровне одиночных секторов или кластеров и для развития более широких стратегий на региональном уровне;
2) как термин по поддержке бизнеса, используемый как новая стратегия для постепенного введения совместных и ассоциативных практик среди фирм и для поставки новых форм целенаправленной деловой поддержки для групп, а не одиночных фирм [14];
3) как политический термин, используемый национальными и международными организациями (Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и Евросоюз (ЕС)) как часть их работы по созданию новых подходов к региональному экономическому развитию и инновационным политикам [10].
Главным вкладом Портера было создание прочной связи между идеей кластеров и идеей конкурентности.
Одной из причин популярности концепции кластера на региональном уровне была ситуация с развитием промышленной политики на национальном уровне. В частности, неолиберальная идеология на национальном уровне привела к прочной антиинтервенционистской позиции, которая стремилась ограничить или даже отменить промышленную политику. Использование концепции кластера субнациональными властями можно рассматривать как попытку заполнить пробел, оставленный основанной на невмешательстве позицией центральных правительств. Более того, концепция кластера соответствовала необходимости создавать партнёрства и правительственные сети, обеспечивать финансирование на местах.
Идея о том, что кластеры могут поддерживать связи между различными сегментами локальной экономики, импонировала регионам с крепкими традициями по привлечению внешних инвесторов. «Экзогенные» стратегии дали положительные результаты с точки зрения импорта экономического роста и увеличения количества рабочих мест.
Гораздо меньше внимания уделялось процессу внедрения в локальную экономику производств, управляемых извне.
Сейчас всё чаще признаётся необходимость поощрения межфирменных ассигнований, создающих механизмы для межфирменного обучения и поощряющих вовлечение руководства управляемых извне заводов в локальные промышленные ассоциации [15; 10]. Кластерные стратегии, таким образом, стали основой политик привлечения инвестиций и политик, специально нацеленных на малый и средний бизнес.
Помимо создания системы связей и институтов кластеры также ведут к стратегиям роста. Фактически именно комбинация этих двух направлений больше всего импонирует творцам политики. С одной стороны, инициативы по созданию кластера могут быть частью стратегий «снизу-вверх», нацеленных на формирование самодеятельности региона с незначительным вмешательством со стороны общественного сектора. В этой модели региональное правительство или агентство по региональному развитию действует только как координатор и как провайдер основной организационной поддержки.
С другой стороны, министерство по региональному развитию может также быть частью иерархически организованных подходов, в которых государственный сектор нацелен на конкретные секторы. Это могут быть секторы с высоким уровнем иностранных инвестиций (автомобильный сектор или сектор электроники) или секторы, которые, как считается, имеют высокий внутренний потенциал роста (мультимедиа, экоиндустрия, бизнес-услуги). В старых промышленных регионах инициативы по созданию кластеров часто нацелены на консолидацию доминирующих секторов, которые потеряли конкурентоспособность.
Литература
1. Asheim B.T. (1996): Location, agglomeration and innovation: towards regional innovation systems in Norway. Paper presented at the International Geographical Congress, The Hague, The Netherlands, August 5–10, 1996.
2. Cooke P., Boekholt P., Schall N., Schienstock G. (1996): Regional innovation systems: concepts, analysis and typology. Paper presented to the EU-RESTPOR Conference «Global comparison of regional RTD and innovation strategies for development and cohesion», Brussels, 19–21 Sept. 1996.
3. Fujimura J.H. (1992): Crafting science: standardised packages, boundary objects and ‘translation’. In: Science as practice and culture. (Ed: Pickering, A.). University of Chicago Press, Chicago.
4. Halkier H., Damborg C. (1997): Networks, development agencies and intelligent regions.Towards a framework for empirical analysis. Aalborg University. European Research Unit. Series of Occasional Papers 22, 1–27.
5. Howells J.R. (1996): Systems of local and regional innovation: innovation arenas. Discussion paper, Manchester: PREST.
6. Jacobs D. (1994): Clusters, clusterdimensies, clusterbeleid. Chap. 2. In: Industriepolitiek, regionale clusters en de werking van markten. (Eds: Van Dijk, J.; Florax, R.). Geo Pers, Groningen, 7–34.
7. Jacobs D. (1997): Knowledge-intensive innovation: the potential of the cluster approach. The IPTS Report 16, 22–28.
8. Lagendijk A., Laigle L., Pike A., Vale M.A. (1996): Local embedding of international assembly plants -. Paper presented to the EUNIT Conference on “Territorial development in Europe: the impact of innovation and restructuring”, Dortmund, 22–24 May 1996.
9. Lawson C., Moore B., Keeble D., Lawton Smith H., Wilkinson F. (1997): Inter-firm links between regionally clusterd high-technology SMEs: a comparison of Cambridge and Oxford Innovation networks. ERSC Centre for Business Research. Working Paper 65, 1–38.
10. Lagendijk A., Charles D. (1998): Regional institutions facilitating technology transfer to SMEs: A review paper for OECD.
11. Lundvall B-A. (1996): The social dimension of the Learning Economy. DRUID Working Paper 96 (1), 1–24.
12. Porter M.E. (1996): Competitive advantage, agglomeration economies and regional policy. International Regional Science Review 19 (1&2), 85–94.
13. Rhodes R.A.W. (1997): Understanding governance: policy networks, governance, reflexivity and accountability. Open University Press, Bristol.
14. Rosenfeld S.A. (1997): Bringing business clusters into the mainstream of economic development. European Planning Studies 5 (1), 3–23.
15. Young S., Hood N., Peters E. (1994): Multinational enterprises and regional economic development. Regional Studies 28 (7), 657–677.
16. Татаркин A. Промышленная политика как основа системной модернизации экономики России // Проблемы теории и практики управления. – 2008. – № 1. |
